Саграда Фамилия – история каменного леса Гауди

Самый знаменитый христианский храм савременности – Саграда Фамилия в Барселоне – остается недостроенным уже 130 лет. Его создатель Антонио Гауди хотел сделать храм совершенством, у которого, как известно, нет предела. «Мой заказчик – Господь, а Он не торопится», — любил говорить архитектор.

Эта история началась в 1874 году, когда молодой священник Маньяне явился к издателю Жозепу Бокабелье с иде­ей возвести в Барселоне грандиозный храм. Причем исключительно на пожертвова­ния граждан — чтобы показать, как сильно они любят Бога. «Все мы — семья Христа, все стре­мимся искупить свои грехи, чтобы войти в Его царство», — говорил священник. Отец Мань­яне был убедителен, и издатель, возглавляв­ший по совместительству католическое обще­ство святого Иосифа, объявил в своем журнале о сборе средств. В бурно растущей столице Ка­талонии нашлось немало верующих, готовых пожертвовать не только лишние тысячи, но и последние трудовые песеты. Будущую цер­ковь решено было назвать Теmр1е Ехрiаtоri de 1а Sаgгаdа Familia — Искупительным храмом Святого Семейства. Участок для него приоб­рели не в фешенебельном центре, а на окраине, в районе Эшампле, где паслись козы и тесни­лись лачуги бедняков.

В 1882 году епископ Барселоны торжествен­но заложил в основание храма первый ка­мень. Затем начались проблемы — архитектор Франсиско Вильяр собирался строить обыч­ную псевдоготическую церковь, каких полно в Каталонии, а заказчикам во главе с Бокабельей хотелось чего-то более грандиозного. После долгих препирательств Вильяр отказал­ся от работы, сославшись на преклонный воз­раст. Нового архитектора долго не могли отыс­кать, пока кто-то не вспомнил про помощника Вильяра, молодого Антонио Гауди, которого одни считали гением, другие — сумасшедшим. Увидев его, издатель опешил: перед ним стоял невысокий голубоглазый мужчина с рыжева­той, уже начавшей редеть шевелюрой. Бокабелья сразу вспомнил, как в самом начале строи­тельства дядя Жоан сказал ему: «Ничего у вас не выйдет, пока за дело не возьмется рыжий человек с голубыми глазами». Такое совпаде­ние нельзя было игнорировать, и возведение храма поручили Гауди. Не менее важно было то, что он сразу согласился на предложенный ему довольно скромный гонорар.

Антонио (по-каталански Антони) Гауди-и-Корнет родился в 1852 году в городке Реус в семье кузнеца и чеканщика Франсеска Га­уди и его жены Антонии. Он был пятым, са­мым младшим ребенком, но с годами остался единственным — двое братьев умерли в мла­денчестве, третий умер, едва успев закончить учебу, вслед за ним из жизни ушла безутешная мать. Три года спустя скончалась сестра Роса, оставив на попечение Гауди малолетнюю доч­ку Роситу. Сам Антонио с детства страдал рев­матизмом, из-за чего не мог играть с другими детьми, и проводил дни за чтением или медленно бродил по окрестностям Реуса, лю­буясь морем, причудливыми скалами и олив­ковыми рощами. Восхищенно разглядывая все это, он учился подражать природе — лучшему из архитекторов. Другим источником его вдох­новения была мастерская отца, где он учился ковать решетки, фонари, навесы так, чтобы они украшали дом и органично вписывались в его интерьер. Позже это стало важным при­нципом архитектуры модерна, в которой яр­ко заблистало имя Гауди. Пока же он окончил школу и отправился в Барселону, где поступил в архитектурное училище. Его дипломной ра­ботой стали кованые фонари, до сих пор укра­шающие площадь Пласа Реал. По окончании училища он тут же угодил в армию, но из-за плохого здоровья большую часть службы провел в госпитале. После возвращения его взял в по­мощники упомянутый уже Франсиско Вильяр — местный корифей неоготического стиля.

Уже в 1878 го­ду Гауди спроектировал для богатых заказчиков два здания — Дом Висенс в Барселоне и Эль-Каприччо в Комильясе, — соединявшие простоту фор­мы с изощренным богатством отделки. В том же году он отправился на Всемирную вы­ставку в Париж, где познакомился с Эусебио Гуэлем. Этот богатейший человек Каталонии, текстильный магнат, был в душе мечтателем, стремившимся превратить Барселону в город будущего. Поверив в талант Гауди, он щед­ро, не считая денег, обеспечивал его работой. Сперва были павильоны в усадьбе Гуэля в Педральбесе, потом — его винные погреба, потом — церкви и часовни, построенные фабрикантом для своих рабочих «Колонии Гуэль». В 1890 году Гауди выстроил для Гуэля дворец в цент­ре Барселоны, а позже взялся за обустройство по его заказу парка на склоне Лысой горы, на­висающей над городом. Парк Гуэль был усеян сказочными домиками, лестницами, причудливо изогнутыми скамьями, фонтанами с мозаикой и лепниной. Один из домиков купил для себя Гу­эль, в другом поселился сам архи­тектор с племянницей. Гауди стал модным, городские богачи выстро­ились к нему в очередь. Отец не раз предлагал ему жениться, чтобы про­должить род. Однако Антонио был целиком поглощен работой, не обращая на женщин никакого внимания. Да и они не особенно интересовались этим неопрятным, сгорбившимся над чертежами, дымящим едкими сигарами человеком, который в тридцать лет вы­глядел на все пятьдесят. При этом он, как и его отец, был строгим вегетарианцем, а из всех на­питков пил только чистую воду — возможно, это и позволило ему при всех болезнях прожить до­вольно долго.

Загораясь каждой новой работой, Гауди все-та­ки стремился к чему-то большему, чем строи­тельство домов для буржуа. В зрелом возрасте он, прежде равнодушный к религии, обратился к Богу и захотел выразить свою любовь к Не­му — на равных, как Бах в своих мессах. Лучшим способом для этого было строительство храма, поэтому он сразу принял предложение Бокабельи. Гуэль, тоже убежденный католик, смирился с тем, что его «придворный» зодчий отныне бу­дет поглощен другим проектом. В 1883 году, ког­да Гауди взялся за работу, на месте здания был громадный котлован, на дне которого возвыша­лись стены недостроенной крипты — подземной часовни, где обычно устраивались захоронения. Быстро завершив ее, архитектор начал возво­дить верхний храм, но внезапно остановил ра­боту. Он бесповоротно решил заменить неого­тический проект Вильяра собственным, небыва­лым прежде, в котором колонны росли бы, как лес, а башни напоминали скалы. Это требовало куда больше времени и денег, чем предполагали заказчики, и неудивительно, что они отказались финансировать проект. Гауди пришлось переклю­читься на другие заказы, но пять лет спустя некий анонимный благотворитель пожертвовал на храм громадную сумму — полмиллиона песет. Ходили слухи, что это был Эусебио Гуэль, понимавший, что Саграда Фамилия стала для его друга смыс­лом всей жизни.

Гауди с новыми силами взялся за строительство. По его замыслу храм должны были окружать три грандиозных фасада, посвященных смысловым центрам евангельской истории — Рож­деству, Страстям Христовым и Второму при­шествию. Над фасадами поднимались 12 ба­шен-колоколен, которые символизировали апостолов, а в центре храма высилась увен­чанная крестом главная башня, символ само­го Христа, окруженная башенками четырех евангелистов. Над алтарной апсидой распола­галась башня Девы Марии. По проекту Вильяра высота собора составляла 120 метров, Гауди увеличил ее до 170, тем самым превратив в са­мое высокое здание Испании. Первым он на­чал возводить фасад Рождества, над которым начали подниматься к небу странные башни, очень похожие на те песчаные замки, что Ан­тонио строил в детстве. Годом позже появилась апсида, украшенная снаружи множеством при­чудливых башенок и водосточных труб. На них Гауди вместо мрачных химер и горгулий рас­садил выкрашенных в яркие цвета ящериц, голубей, улиток. Тогда же начал строиться клуатр — крытая га­лерея вдоль будущего храма, в кото­рой рядом с апсидой была устроена часовня святой Девы Розарии. Пос­ле этого архитектор переключился на украшение фасада Рождества скульптурами и барельефами, воп­лощавшими земную жизнь Христа. Разделенный на три портала фасад увенчивал керамический кипарис, окружен­ный птицами, — символ Церкви и ее паствы.

Наступил XX век, истекли 18 лет, отведенных Гауди для строительства, а он все еще не до­строил первый фасад, увлеченно изучая зако­ны акустики. Ему хотелось, чтобы колокола на каждой из трех колоколен приводились в дви­жение не людьми, а ветром, который продувал бы сквозные башни, — «я хочу, чтобы сама при­рода здесь славила Бога». Колокольный звон должен был сливаться со звучанием пяти мощ­ных органов и голосами 1500 певчих, разме­щенных на хорах (всего в храме могло размес­титься 30 тысяч молящихся). Попутно Гауди додумался создать на вершине каждой башни нишу для прожектора, чтобы храм даже ночью излучал свет. Для него самого ночь была лю­бимым временем работы — вскакивая с жест­кого ложа, где он нередко спал не раздеваясь, он хватал карандаш и лихорадочно набрасывал эскизы колонн, которые разветвлялись в вышине, как насто­ящие деревья. «Мой храм будет по­добен лесу, — говорил он. — Мягкий свет будет литься через окна на раз­ной высоте, и вам покажется, что это светят звезды».

Тем временем деньги, собранные на строительство, опять кончились. Га­уди сперва отказался от зарплаты, потом начал тратить на храм свои гонорары за другие проек­ты. Его перестали звать на при­емы, поскольку там он донимал всех просьбами о пожертвова­ниях. Чтобы поменьше тратить, он сдал свой дом в парке Гуэль и переселился в крипту храма; от ночного холода и сырости у не­го обострился ревматизм. Ру­ка отказывала, он не мог рисовать и застав­лял помощников воплощать свои фантазии, вовсю ругая их за непонятливость. На его се­мью продолжали сыпаться беды: умер отец, а в 1912 году скончался последний близкий ему человек — племянница Росита. Но он продол­жал работу. «Что такое все наши страдания в сравнении с муками Христа?» — говорил он. Эти муки он собирался воплотить в гранди­озном фасаде Страстей, совсем непохожем на фасад Рождества. В его рисунках возникали грубые линии, зловещие силуэты мучителей, бьющиеся в судорогах жертвы. Казалось, ар­хитектор навеки забыл радость жизни, собира­ясь воплотить в камне все свои страдания. Но параллельно он работал над третьим фасадом Славы, громадная плоскость которого спокой­на и торжественна, как хорал Баха, говорящий, что земное горе преходяще, а радость на небе­сах — вечна. Это чувство Гауди хотел передать всем своим согражданам, всем христианам, хотя уже чувствовал, что его замысел слишком грандиозен и одной жизни для его воплощения не хватит.

Все кончилось еще быстрее, чем он ожидал. В конце 1925 года над восточным фасадом вы­росла колокольня святой Варвары — «игла, сшившая небо с землей», как назвал ее архитек­тор. А 7 июня следующего года 73-летний Гауди рано утром отправился в церковь Сан-Фелип- Нери, прихожанином которой он был. Думая, как обычно, о чем-то своем, он неспешно брел по улице Гран-Виа-де-лас-Кортес-Каталанес и не услышал шума приближающегося трамвая. Га­уди ходил этой улицей не один десяток лет, но трамвай там пустили совсем недавно. Вагоно­вожатый видел старика в поношенном черном сюртуке, но ожидал, что тот вовремя посторо­нится, и не замедлил ход. На полной скорости трамвай сбил архитектора, отшвырнув его, как тряпичную куклу. Извозчики не хотели везти его в больницу — ясно, что этот нищий не сможет им заплатить, — но кто-то из них сжалился и доста­вил его в больницу для бедняков, где его наско­ро перевязали и оставили лежать без сознания с переломанными костями. Тем временем Гауди искали на стройплощадке храма, и в конце концов капеллан Хиль Парес нашел его в боль­нице. Но ничего сделать уже было нельзя — че­рез два дня великий зодчий скончался и был похоронен в крипте Саграда Фамилия.

Руководителем работ стал его ученик Доменек Сугранес. Прилежно копируя замыслы маэст­ро, он был лишен его творческого полета, но все-таки смог достроить башни фасада Рож­дества. Однако в июле 1936 года в Испании на­чалась кровавая гражданская война. Неделю спустя анархисты, настроенные против церк­ви, подожгли творение Гауди. Во время пожара погибло большинство чертежей и рисунков ар­хитектора, хранившихся в крипте; сгорел и де­ревянный макет храма. Долгое время испан­цам было не до строительства. Только в 1952 году правительство диктатора Франко приня­ло решение достроить Саграда Фамилия, сделав из нее приманку для иностранных турис­тов. Архитектор Франсиско Кинтана завершил фасад Рождества и начал строить фасад Страс­тей, в восстановленной крипте открылся ме­мориальный музей Гауди. Работы ускорились после падения диктатуры, когда за их орга­низацию взялся внук одного из помощников Гауди Жорди Бонет. Он впервые назвал точ­ную дату окончания строительства — 2026 год, столетие смерти создателя храма. Если раньше техника появлялась на стройке лишь на вре­мя, то теперь барселонцы постоянно могли ви­деть над башнями Саграда Фамилия силуэты гигантских кранов. Каждый этап, прежде чем воплотиться в камне, моделировался на ком­пьютере. Архитекторы бережно изучили каж­дую оставленную Гауди бумажку, пытаясь как можно тщательнее воплотить его замыслы. Дошло до того, что едва ли не каждый камень обтесывали и подгоняли вручную, чтобы ок­на и элементы декора располагались на раз­ной высоте.

Однако без скандала все-таки не обошлось — он случился в 1994 году, когда новый архитек­тор храма Жозеп Субиракс продемонстриро­вал публике свои скульптуры на фасаде Страс­тей. Эти грубые, экспрессивные, до предела упрощенные фигуры были совсем не похожи на творения Гауди, что и отметила группа ка­талонской интеллигенции, призвавшая «оста­новить насилие над шедевром в угоду турис­тической индустрии». Сторонники Субиракса в ответ обвиняли оппонентов в косности, на­поминая, что сам Гауди хотел, чтобы фасады храма были не похожи друг на друга. Архитек­тор и правда говорил, что «в природе нет ни­чего одинакового», поэтому каждая созданная им башенка, каждая розетка хотя бы немного отличались от соседних как формой, так и от­тенком. Но одобрил бы он настолько вольное толкование христианских образов, как у Суби­ракса? Вопрос остается открытым, хотя автор скульптур истово предан как католицизму, так и памяти Гауди. Работая над фасадом, он жил в той же крипте, что его кумир, и ходил в цер­ковь по той же улице, откуда давно уже убрали трамвайные пути — на всякий случай.

 Как водится, храм, который консерваторы ког­да-то называли «позором Барселоны», стал ее гордостью. В наши дни его ежегодно посещают три миллиона туристов — в полтора раза боль­ше, чем знаменитый музей Прадо. Многие из них считают его главным собором каталонской столицы, хотя эта роль до сих пор принадле­жит старинной церкви Святой Евлалии в Ста­ром городе.

В 2000 году стены храма были наконец дострое­ны, и началось возведение фасада Славы и средокрестия — пересечения несущих осей, на ко­тором будет воздвигнута главная 170-метровая башня. В 2010 году Римская церковь признала храм пригодным для служения, и Папа Бене­дикт XVI торжественно освятил его. Пользуясь случаем, испанские епископы — уже не в пер­вый раз — обратились в Ватикан с предложени­ем причислить Антонио Гауди к лику святых. Скорее всего, такое решение будет принято, ведь Саграда Фамилия сегодня многие назы­вают «последним шедевром христианского ис­кусства». Наверное, сам архитектор согласился бы с этим, но трудно сказать, что было глав­ным для него самого — религия, которой он посвятил свое главное творение, или искусст­во, которому была без остатка отдана его дол­гая и не слишком счастливая жизнь.